Жизнь в созданных после войны поселениях интеллигенции - дачные поселки Академии наук, академгородки, наукограды, литфондовское «Переделкино», мультитворческие Репино и Комарово - когда-нибудь исследуют социологи. Мое наблюдение приводило меня к мысли о том, что эти «культурные резервации» нежизнеспособны в качестве настоящих составляющих структуры общества. Наверно, достойная оплата труда предпочтительнее распределению льгот по системе «Дракона» в пъесе комаровского же Евг. Шварца.
На этом же побережье Финского залива в этих же дачных местностях жили наши деды и прадеды - вот фотографические и литературные свидетельства! — без особого их выделения «сверху» из общества, просто в силу культурного предпочтения и материальных возможностей. В современных поселках было тяжело видеть встречавшееся запустение после неизбежного ухода изначального владельца дома, и был социально-психологический момент, тот самый, который я встретила в «Автобиографии» Агаты Кристи: «В целом я думаю, что те проявления снобизма по рождению, которые оказались не чуждыми моему детству, не так невыносимы, как снобизм, идущий от богатства или интеллекта. Нынешний интеллектуальный снобизм породил особую форму зависти и злобы».
Российское увлечение собственными дачами, особенно обременительное на севере, во многом виновато в том, что не продолжилось развитие прежней пригородной и губернской культуры малых поселений. Массовое сезонное проживание не оставило архитектуры, не создало характера. Может быть, поощрение сельской жизни и выезд на снимаемые дачи к оседлым жителям сохранили бы деньги, время и силы горожан, земли, леса и воды и, наконец, лицо губернского обывателя. То же, что осталосъ значительным от дачного житья всех периодов — это память о годах детства.
«Как всегда в детстве, эти летние дни представлялись необыкновенно длинными. Теперь кажется, что основная доля детских лет — это именно такие летние дни». (Илья Мих. Франк) «Лето длилось бесконечно-долго. И в город я возвращался каждый раз повзрослевшим». (Дм. С. Лихачев)
И культурные усилия дачной жизни, и фотографирование чаще всего связаны с детьми. У взрослых труд проживания, политика, интриги... Долгое же детское лето культурные петербуржцы (и ленинградцы) старались сделать формирующим личность. Мало кто из детей бездельничал. По крайней мере читали. Ядро выставки — материалы о детстве в Комарово в 1960—70 гг. органично расширенные тематическими снимками из архивов наших семей и близких друзей, связанных с побережьем. Тщательно документированные мирные годы жизни Дм. С. Лихачева, столетие которого отмечалось в 2006 г., составили стержень выставки, распространенной за счет подтверждающих текстов и мемуаристики.
«Детские годы» охватили минувшее столетие на дачах вдоль северного берега Финского залива. Самые ранние снимки сделаны еще до русско-японской войны, на которую добровольно отправился морской офицер, оставивший для этого службу на «Штандарте». На войну флот уходил из Кронштадта, неотъемлемой доминанты дачного горизонта. Офицер погиб на «Светлане» в бою при Цусиме, о чем жена с пятерыми детьми узнала на обычно снимаемой у финнов даче под Териоками.
«Штандарт» представлен у нас Алексеем и Татьяной в матросских костюмах во главе целой малой российской флотилии — дети долго, даже в советское послевоенное время, носили по обычаю матроски, а бескозырка была распространенным головным убором.
На снимках четыре поколения «русских фортификаторов», возводящих свои песчаные замки и крепости в виду фортов и Кронштадта. Северяне летом во все времена старались принять на себя как можно больше солнца — отсюда совсем голые и почти совсем голые дачники даже прежних целомудренных времен. На наших снимках наглядна и эволюция купального и пляжного костюма (были пощажены только академики в полосатых послевоенных пижамах, в то время как их гостьи прохаживаются у воды в модном черном комбине).
Желанием представить облик эпохи и приметы времени объясняется наличие фото кормилиц, мамок, нянек, гувернанток, фрейляйн, а затем и советских нянь — о всех можно составить впечатление. Здесь же детские коляски от «мальпостов» на высоких колесах до «шестидесятников».
Одежда: матроски, светлые платьица, позже летний пестрый ситчик, вечные зимние валенки и цигейки, бытовавшие одно время тюбетейки, школьные формы, в которых мальчики Орбели похожи на железнодорожников, лыжи и коньки в свитерах и юбках поверх шаровар — памятный старшим поколениям, «допотопный» ширпотреб нашего двадцатого века.
При всех ученых и прочих званиях (и даже исторических титулах) и высоком общественном статусе поселившиеся в Комарово вели тот скромный образ жизни, который был характерен для интеллигенции и до революции, и в советские и постсоветские времена. Здесь и материальная недостаточность, и-тонкие структуры психологических мотиваций, защищавшие понятие достоинства личности от насилия грубой власти.
Это не было «общество потребления». Это общество производства идей. В этом обществе дети, как гезели в цехах мастеров, должны сызмала перенимать ремесло. Каникулы в Комарово не были праздными. Семьи много занимались с детьми и поощряли изобразительное творчество, спектакли. К удовлетворению Дмитрия Сергеевича даже в горелки и прочие игры поиграли «на клумбе» по книжке, иллюстрированной Стерлиговым. Уже позже, в конце 1990х гг., начала издавать книги для детей замечательная хранительница петербургской культуры детства Екатерина Ильинична Вощинина, тоже, вместе со своей сестрой Александрой Ильиничной и племянницей Настей Раковой, комаровская дачница.
Фотографии детских занятий — что у кого сохранилось, кто предоставил, но впечатление можно составить. Знаменательно, что многие из этих тщательно обученных и всесторонне развитых детей покинули (сейчас, кажется, навсегда) не только Комарово, но и Россию. «Самогнанцы в даль, в чужбу» (Хлебников). Комаровская диаспора, насколько я знаю, отмечена в США, Великобритании, Франции, Бельгии, Германии, Мексике, Финляндии. Получить оттуда фотографии мне оказалось, за несколькими исключениями, невозможным.
Прежний же «международный аспект» комаровского детства — это «международные связи» детей по связям их родителей. Эта выставка, очевидно, будет летом 2007 г. в зале Муницпального Совета Комарово и останется там в фондах создаваемого музея. Те, кто может что-то добавить к ней, будут встречены с благодарностью.
Время покажет, что случится с этой «культурной резервацией» в нашу чересчур экономическую эпоху: какой вклад внесет в интеллектуальную жизнь России новая дачная среда и будет ли кому собирать камушки и ракушки на берегу, строить песчаные замки и запускать гидропланчики из высохшего петергофского тростника, прибитого к комаровскому берегу волной Маркизовой лужи. Лариса Кондратьева
Из «Воспоминаний» Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Нельзя перечислить всего того, чем примечательны в интеллектуальной жизни России северные дачные места Финского залива»
В Петербурге отметили столетие «северных дачников» Г. Козинцева, И. Хейфица, Е. Шварца, Д. Шостаковича, А. Изергиной. 2006 год — столетие и Д.С. Лихачева, писавшего с сожалением, что уже нет у него времени жизни собирать материалы о нашей «прибрежной» культуре. Многие из тех, кто связан с побережьем и читал его книгу, чувствуют обязанность воплотить его идею. Пусть эта небольшая «эскизная» выставка о детстве в Комарово, во многом определившем становление личности ее персонажей « Je suis de mon enfance » Saint - Exupery , «Родина писателя — его детство» В. Набоков), будет фрагментом той большой картины и того повествования, которые уже начинают создаваться трудами энтузиастов.
Выбор участников и представленных материалов определялся моими возможностями: близостью знакомства и согласием тех, к кому я обращалась с просьбой зафиксировать личный документ, память о событиях, атмосферу жизни в нашем конкретном времени и пространстве. Основа экспозиции — конец 1960х— 1970е годы дачной жнзни нескольких семей Академпоселка в Комарово. Экспозиция расширена за счет архивов этих семей и их друзей, жизныо связанных с побережьем. Некоторые подтверждающие материалы взяты из мемуаристики.
От уже ставших старинными фотографий начала XX века до современных «цифровых» изображений детей наших детей на черно-белых фотографиях 60—70х годов — то самое столетие, в котором прошла жизнь Дмитрия Сергеевича. Его чувству истории и человеческого документа мы обязаны тем, что Лихачевский архив крепко держит экспозицию. Сам Дмитрий Сергеевич явлен от младенца с матушкой в Куоккала до прекрасной девяностолетней старости, рука об руку с Зинаидой Александровной — Филемон и Бавкида — в Комарово в конце их долгой совместной жизни с дочерьми, внучками и правнучкой.
Описывая всевозможные проявления дачной повседневности своего детства, Дмитрий Сергеевич писал: «Все это создавало культуру. Культура дачного общества была повторением русской культуры в целом, но в меньшем масштабе».
Общество держится не отдельными, какими бы яркими и масштабными они ни были, культурными личностями и событиями — оно ими вдохновляется — а именно массовой кулътурой повседневностыо. Разрушительное течение нашей жизни, волна за волной, ту повседневиость уничтожало. Тем необходимее память и труд ее воссоздания.
Не случайно легче всего мне было найти отклик на мой призыв среди сотрудников музеев. Самой же трудной и, в основном, невыполнимой задачей оказалось получить современные фотографии тех наших выросших детей, которые стал и частыо «комаровской диаспоры» по миру. Когда-нибудь и их воспоминания добавятся к этому сборнику.
Перелистывая мемуары старых эмигрантов из России, я нашла у Дж. Баланчина и у Веры Набоковой, например, признание высочайшей ценности дачного петербургского детства. То же у Дмитрия Сергеевича, у Елены Владимировны Юнгер, у Ильи Михайловича и Глеба Михайловича Франков. « A powerful source of creative vitality ».
Тот повседневный открытый культурный энтузиазм, о котором вспоминал Дмитрий Сергеевич, после эпохи репрессий сменился замкнутостыо как формулой выживания, надолго сковавшей естественную общительность горожан. Наверно этим можно частично объяснить разобщенность даже социально однородной комаровской среды советского периода и отсутствие фотографий современной «детской диаспоры».
Тем более проникновенно я благодарю тех, кто счел своим долгом дать материал для выставки: Д-ра философских наук Екатерину Юрьевну Андрееву, Русский музей Семью старейшей исконной обитательницы Академпоселка д-ра Зои Яковлевны Аничковой: члена-корреспондента АМН проф. Николая Мильевича Аничкова и д-ра Светланы Ивановны Аничковой Тележурналистку Зинаиду Юрьевну Курбатову, внучку Д. С. Лихачева Вдову Президента Русского Географического Общества проф. С.Б. Лаврова Валентнну Николаевну Лаврову Филолога-скадинависта Татьяну Исидоровну Гликину, из семьи проф. В.С. Люблинского и филолога В.С. Люблинской-Гликиной Филолога-романиста Ольгу Алексеевну Мандрыка, внучку проф. Р.А. Ор-бели и внучатую племянницу академиков Л.А. и И.А. Орбели Музыканта Татьяну Георгиевну Орбели Филолога-германиста Ирину Витальевну Попову Д-ра искусствоведения Елизавету Павловну Ренне, Эрмитаж Сотрудниц Эрмитажа Елену Кирилловну Станюкович и Екатерину Юрьевну Станюкович-Денисову Пианистку Александру Ван-Тойне (Бельгия) Бывшего начальника Гидрометеорологической службы ГДР Dr . Wolfgang Bohme (ФРГ) Бывшего сотрудника По^дамской Обсерватории в ГДР Dr Dieter Spankuch (ФРГ) Лариса Кондратьева
***
В Комарово середины 1960-х был на редкость ясный воздух. Говорили, что это сосны и море. А теперь между морем и лесом сплошная полоса ресторанов, откуда по пятницам цунами звука несется в Кронштадт и вверх через сосны к железной дороге, по которой пассажирские электрички уже ездят гораздо реже, чем тяжелые составы с нефтепродуктами и древесиной, и земля ходит ходуном под Академяками, вибрирует под бескрайними комаровскими садоводствами и дрожит даже в Ленинском и на трассе «Скандинавия».
В Комарово середины 1960х жили люди, основным занятием которых было занятие думать. Конечно, не стоит идеализировать советскую культуру и жизнь. Советская интеллигенция не сплошь состояла из светочей разума, и в академическом поселке рядом с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым жили тогда гораздо более могущественные, а ныне малоизвестные партийно-советские чиновники от литературы. Но гуляя вечером в своем «верхнем Комарово» по Ленинградской улице, сворачивая на Саперную, потом на Цветочную, потом на Громыхалова, проходя этим акустически сложным воииственным дачным маршрутом, мы встречали знакомых и незнакомых соседей, которые были, словно бы, здесь и не здесь. Как Григорий Михайлович Козинцев, неизменно останавливавшийся сказать несколько слов нашему Джериньке-старшему, очень похожему на козинцевского Пушка; и всегда при этих любезных коротких разговорах часть его существа была погружена в сосредоточенное молчание и поглощена какими-то иными, несиюминутными, размышлениями.
25 сентября 2006 года, в последний понедельник месяца, я случайно оказалась на праздновании столетнего дня рождения Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. В мемориальном коттедже Дома композиторов начался концерт и все услышали, в основном не видя музыкантов, потому что комнатки в типовой даче Шостаковича маленькие, и слушатели поместились на террасе и в коридоре, оставив гостиную с роялем исполнителям, — и все услышали трио № 2 для скрипки, виолончели и фортепиано, написанное в 1944 году и посвященное памяти Ивана Соллертинского. Если бы от первой половины XX века не осталось ничего, а только эта гениальная музыка, то ее одной было бы довольно, чтобы столетие открылось сполна, сразу и целиком.
Должно быть тогда, в 1960—1970е, присутствия одного Дмитрия Дмитриевича Шостаковича хватало с избытком на прояснение и озарение небосклона над всем обитаемым побережьем. Пусть бы он просто молча стоял на крыльце своей мемориальной терраски в Доме композиторов с видом на российско-финляндские елки, посаженные еще старорежимными дачниками, и навсегда поросшие осокой дюны. Екатерина Андреева
Есть нечто, что безусловно роднит обитателей скромного дачного поселка под Петербургом с жителями ряда промышленных гигантов нашей страны. Скажем, легко представить себе жителя Иваново, который убил брата за неосторожное упоминание «города невест». Я встречал уроженца Саратова, утверждавшего, что при первых звуках песни «огней так много золотых, а я люблю женатого» у него начинается головокружение, появляется высыпание на кожных покровах, фиксируется сильное потоотделение. Знакомы такие чувства и жителям Самары («городок, беспокойная я»). Можно припомнить и другие топонимы, ставшие жертвами эстрадной индустрии. Комарово — среди наиболее пострадавших.
Когда в середине 80-х со скоростью тропической пандемии стала расти популярность песни «На недельку, до второго», на тенистых аллеях и узких тропах Комарово стали появляться группы граждан нехарактерного для этих мест вида. Это были первые комаровские туристы. До того мифология локуса носила, так сказать, сегментовый характер — потребителем и движителем ее выступали агенты одного узкого сегмента. У окружающих Комарово с двух сторон Репина и Зеленогорска (Куоккала и Териоки, соответственно) за столетие сформировалась гордая стать всенародных культурных символов. Туда возили на экскурсии пациентов близлежащих санаториев. Там — громкие имена, патентованные «легенды и мифы», атрибуты интенсивной духовности. В Куоккале — музей художника Репина, «за этим столом собирался весь цвет…» Свет нынешний собирается за другим столом — в ресторане с двусмысленно-бордовой неоновой вывеской «Шаляпин». В Териоках музеев не было, ресторанов нет и сейчас, но есть «достопримечательности», обозначенные грязно-серыми мемориальными досками с золотыми буквами. Комарову до известного момента не доставалось ничего. Оно, конечно, тоже было символом, но вот таким, промежуточным, для посвященных. Конечно же, эта обособленность придавала месту манящий шарм. Немногие знали, какая там разлита духовность, но уж те, что знали, могли уверенно чувствовать себя причастными к миру всего высокого и прекрасного. И вдруг, пожалуйста, понаехали целые толпы в поисках Игоря Скляра. Нет, здесь привыкли к более изысканной публике.
Первым местным дачником музейного уровня считается художник из круга передвижников Иван Владимиров. Он старательно запечатлевал пейзажи Келомякк (так Комарово называлось до 1948 года), составил подробный план местности, на котором педантично указал не только расположение дачных строений, но и имена их владельцев. То есть принес много пользы пытливым современным краеведам. Однако главная особенность его натуры — артистический авантюризм. В историю он вошел как своего рода предтеча Черубины де Габриак. Дело в том, что Владимиров предложил свои полотна на первую выставку «Мира искусства», где их решительно отвергли за топорный реализм. Художник обиделся и задумал коварную месть. Вернувшись в свои Келломяки, он принялся писать те же пейзажи, но имитируя манеру ненавистных модернистов. Готовую продукцию он под финским псевдонимом подал на следующую выставку. Мирискусники пришли в восторг, Александр Бенуа в письме выражал чухонскому единомышленнику горячую поддержку. Не успела выставка закрыться, как Владимиров эффектно сбросил маску, рассказав в интервью «Биржевым ведомостям» о своем предприятии. Случился афронт. Бенуа потребовал, чтобы Владимиров немедленно забирал свою писанину и больше никогда ее не показывал, однако тут же выяснилось, что вся она продана без остатка в отличие от работ других участников выставки. Но совершенно неожиданно в эстетическом сознании Ивана Владимирова вся эта история сделала революционный переворот. Суровый реалист действительно превратился в манерного новатора — импрессиониста, сезаниста, кубиста и пуантилиста одновременно. В этой немыслимой стилистике и выдержаны все поздние работы Владимирова. На них, как правило, изображены те же Келомякки. И в этом образе — изнасилованном стихийным творческим методом — как-то невольно выражено предчувствие судьбы селения.
Сегодня здесь действует музей, при входе в который висит обращение к посетителю: «Экспозиция строится принципиально демократично, таким был и является поселок. Равновелики для его истории Д. Шостакович, А. Ахматова, В. Соловьев-Седой, Н. Черкасов, Г. Козинцев, Е. Шварц, Д. Лихачев, И. Бродский». Великодушно. Но не то чтобы последовательно. Видал этот поселок и других равновеликих. Для истории они, пожалуй, будут и более показательны.
Молва оповещает, что в конце сороковых поселок был подарен самим Сталиным (это крайне проблематично, но легенде все равно) советским писателям и академическим работникам. Межа прошла по железнодорожному полотну, справа — художники слова, слева — ученые мужи. Писатели полагали, что надо приложить все силы и отхватить участок среди ученых, а последние, толкаясь локтями, стремились попасть в окружение писателей. Это смешение народов вполне удалось. Один мемуарист, скажем, отмечал, что ежедневно прогуливался «мимо стоящих рядом дач черносотенного хирурга Федора Углова и черносотенного писателя Ивана Неручева».
Места для всех, однако, не хватало. В семидесятые годы дачи стали втискивать в какие-то случайно оставшиеся промежутки и углы. Некий почтенный литератор испугался, что в небольшой пробел между его участком и крутым обрывом поселят одного из страждущих собратьев, и рассудил, что там необходимо немедленно установить какой-нибудь памятник, но не мог решить кому именно — Ленину или Горькому. Исполком против памятника как такового аргументов не находил, но тоже затруднялся с кандидатурой. Время поджимало, и литератор, на собственные трудовые сбережения, заказал бетонный постамент. Его можно видеть и в наши дни. Угадывается там и разметка для надписей — «Вождю пролетариата» и «Великому пролетарскому писателю-Буревестнику». Наследники дачевладельца, правда, решили проблему пустующего «строительного пятна» в обычаях текущего момента — переместили к обрыву забор, и на этом успокоились.
Другая многозначительная достопримечательность Комарово — так называемый Дом творчества. Многие обладатели членского билета Союза писателей СССР могли бы сказать о себе словами прозаика Лепковича: «Здесь, на берегу Финского залива, где в серебристой дымке слева проглядывает Кронштадт, а справа — наш старый друг и недруг Финляндия, я написал все свои, может быть, не очень громкие, но, честные и скорбные книги». Жизнь оздоровительного учреждения, расположенного в особняке позднесталинского типа, неоднократно подвергалась образным описаниям, но все они получались какими-то неудачными. Попытку реализовать этот популярный замысел предпринимала даже Ольга Форш, автор хрестоматийного жизнеописания знаменитого ДИСКа. Не удалось и ей. Дело здесь, конечно же, не в бедности материала, скорее, в неожиданной прозорливости сочинителей. Которые, взявшись за гуж, быстро убеждались, что про заведение, самими его создателями названное «Дом творчества», писать уже нечего. Только отважный Сергей Довлатов, да и то в частном послании, засвидетельствовал: «Дом набит веселым, мохнатым зверьем с человеческими глазами. Среди писателей — довольно много однофамильцев великих людей. В частности, Шевченко и Белинский… Между Пановой и Даром происходят такие прелестные дискуссии: Дар: Все-таки Хемингуэй в романе «Прощай, оружие» очень далеко плюнул. Панова (раздумчиво): Однако «Войны и мира» он не переплюнул. Дар (раздумчиво же): Это верно. Но тем не менее он очень далеко плюнул». Все нынешние поползновения в сторону прозрачного, ностальгического лиризма приводят к каким-нибудь глубоко проблематичным зачинам, вроде: «В Комарово, как и везде у нас, несчетное множество забытых, одичавших старух».
И это при том, что, по какой-то странной причине, человек, попадающий в это место, вне зависимости от возраста и мыслительных устремлений, всем строем повседневности оказывается обращен в прекрасное прошлое. Это трудно объяснить: обладатель даже самого скромного участка здесь — миллионер. Вокруг всякая пряная респектабельность, по шоссе снуют «хаммеры» и «ягуары». Но воздух звенит тоской по утраченному. И всем хэмингуэям мира этого не переплюнуть. Компания Mr. Fёst собиралась было открыть на берегу Финского залива «пляжный кинотеатр под англо-русским названием», «анатомические бескаркасные диваны» обещала установить, европейский и азиатский арт-хаус намеревалась показывать, причем «на языке оригинала». Никакого эффекта. Не хотят люди этого бескаркасного чуда. Никто не проявил ни малейшего к нему интереса. Идея растворилась в воздухе. Компания пришла к выводу, что кресла-то они поставят, а зрителей не будет, даже если билеты раздавать даром.
Не того здесь люди ищут, другие ими владеют эмоции. Трудно их охарактеризовать, но можно почувствовать. Что удалось местной краеведческой организации, которая предлагает экскурсии на темы «Комаровский некрополь» и «Беседы у забора». В последней рассказывают о напряженных дискуссиях, что разворачивались здесь. О чем рассказывают в первой, и так понятно. Она-то и пользуется наибольшим спросом. Экскурсоводы читают собравшимся «Приморский сонет», сообщают, что кладбище в народе любовно называют «ахматовским» и массу других полезных сведений. Но кое-что, наверняка, утаивают. Самые трогательные подробности, связанные с кладбищем, не для публичного исполнения. Вот, например, история наиболее впечатляющего надгробья.
Комаровский дачник, критик Плоткин, один из бойцов кампании по борьбе с космополитизмом, на старости лет составил собрание своих ценных статей о достижениях соцреализма. Получились три тома. Очень увесистые. Издательство печатать их почему-то не захотело. Критик страшно огорчился и вскоре умер. Скорбящие родственники рассудили, что мечту автора можно исполнить посмертно. И теперь на могиле Плоткина стоит монумент в виде трех гигантских книжных томов из красного гранита. Два тома лежат — один на другом, а третий стоит фронтально, как на магазинной полке, на корешках выбита золотыми буквами фамилия покойного. Экскурсантам этого, думаю, не показывают. Зато к их услугам вполне выразительный указатель из алюминия: «Захоронение А. Ахматовой».
Ощущается на кладбище и дух современности. На могиле недавно скончавшегося артиста лежат траурные ленты, которыми, по-видимому, были оплетены венки. На них можно прочитать нечто вроде: «Такому-то от съемочной группы фильма “Гнида”», ему же «от съемочной группы сериала ”Сука”» и т. д.
Мемуары художницы Татьяны Владимировны Шишмаревой (1905–1994) подготовила к печати петербургская журналистка Зинаида Курбатова. Внучка академика Д.С.Лихачева, она опубликовала в "Нашем наследии" (№ 79-80, 2006) его "Заметки к воспоминаниям о Вере", связанные с драматической судьбой матери, Веры Дмитриевны, и собственные записки "Жили-были" — о семье и доме Лихачевых.
Телевизионный сериал (Россия, 2006). 3 серии. Ведущий Даниил Гранин. Проект Бэллы Курковой. Над фильмом работали: Надежда Коробенко, Дмитрий Желковский, Людмила Гладкова, Игорь Попов, Роман Супрун, Виктор Осипов, Наталья Ларченко, Илья Петров, Ирина Клейнер. Консультанты: Владимир Шатков, Ольга Бочкарвева, Александр Кобак, Олег Лейкинд. Фильм 1-й. "Семь веков древностей" Первый фильм рассказывает о том, как Дмитрий Лихачев начал заниматься исследованием памятников древнерусской литературы. О его первой научной работе, написанной в шутку еще в "космической академии" - студенческом кружке, и о том, как вся эта "академия" оказалась в лагерях. Участвуют: заведующая экспозиционным сектором Соловецкого музея-заповедника Ольга Бочкарёва, доктор филологических наук, профессор Сергей Фомичёв, внучка Дмитрия Сергеевича, журналист, художник Зинаида Курбатова.
Агафон Карлович Фаберже (1876-1951) – второй сын Карла Густавовича Фаберже. Женат (1897) на дочери петербургского купца, придворного поставщика Лидии Александровне Трейберг (фирма «Александр», Невский. 11 – собственный дом). Имел с Лидией пятерых сыновей: Агафона (1898-1960), Петра (1902-1970), Федора (1904-1971), Игоря (1907-1982) и Рюрика (1909-1978). Семья в конце 1918 года (декабрь?) нелегально перешла финскую границу. Лидия и пять ее сыновей пришли на собственную дачу в Келломяках. Жившие там финны (прислуга) были в панике. Они не ожидали видеть хозяев и расположились в доме по-домашнему. Лидия была с ними очень строга. Агафону бежать не удалось. Его задержали. 30 мая 1919 года Агафон был арестован, его посадили в «Кресты». Вышел на свободу в сентябре 1920 года. Решил «начать новую жизнь», женился вторым браком на бывшей бонне своих детей – Марии Алексеевне Борзовой, от которой у него родился в 1923 году сын Олег (умер в 1993 году, оставил мемуары). Первая жена жила в Швейцарии, развода Агафону не давала, считалась замужней женщиной. В декабре 1927 года, Агафон с Марией Борзовой и маленьким Олегом бежали по льду Финского залива в Терийоки. В Гельсинфорсе Агафон купил виллу В 1931 году Лидия Александровна Фаберже приезжает в Келломяки с сыном Игорем, которому было 14 лет. Очевидно, целью поездки была продажа дачи. В Швейцарию была отправлена вся мебель, которая разместилась в доме Лидии и ее сыновей в Женеве (дом был куплен в 1925 году, продан после смерти вдовы Рюрика в 2002 году). Сейчас у Татьяны Федоровны Фаберже (род. 1930), внучки Агафона Фаберже, сохранилось кресло с дачи в Келломяки. Дети Агафона могли играть на пляже в Келломяки с маленьким Димой Лихачевым в 1912-1915 гг. Известно, что Агафон всегда носил с собой лучшие свои бриллианты, среди которых выделялся уникальный синий бриллиант. Как пишет акад. Ферсман, Агафон носил свои коллекционные бриллианты в «бронированном кармане» (?!). Именно эти бриллианты, Агафон показывал Сергею Лихачеву, отцу Димы, на пляже в Келлмяки.
Академик Дмитрий Сергеевич ЛИХАЧЕВ на бланке председателя Правления российского Международного фонда культуры 1.06.1992 г. ответил на мои вопросы, касающиеся пребывания Лихачева в Келломяки на начале века:
«Уважаемый Валентин Васильевич!
Могу лишь сообщить Вам следующее из моих воспоминаний довоенного (до I Мировой войны) времени. Наша купальная будка стояла на пляже рядом с будкой Фаберже, но которого из них – я не знаю. С какими-то детьми я играл у своей будки. По-моему, это было в Куоккале, хотя одно лето мы жили в Келломяках. Запомнилось следующее ВАЖНОЕ. Мой отец и относительно молодой Фаберже сидели на песке и разговаривали у наших будок. Фаберже сказал отцу, что больше всего он любит необработанные камни. Он вынул из кармана золотую табакерку и стал показывать свои любимые камни, вынимал их, разглядывал на свет. Отец был поражен – такая ценность, а вдруг потеряется в песке? Отец часто об этом рассказывал, и поэтому я этот эпизод запомнил. Запомнил также, что Фаберже был в светлосером костюме (в купальных костюмах тогда не сидели и не загорали, а прятались от солнца, особенно дамы). О сотрудниках Фаберже я ничего сообщить не могу. С уважением (личной подписи нет – В.С.).
Владельцы дач в Келломяки. По справочнику «Весь Петербург, 1912».
АНДРЕЕВ, Николай Яковлевич, коллежский регистратор. Могилевская, 12. Главн. Упр. неокл. сборов и казен. продажи питей. - Николай Яковлевич, подполковник. Гатчина, Мариинская. 12. Артиллерийская бригада.
БАТЕЛЬД, Александр Иванович, Купец. Александровская пл., 5-7. Агентско-посредническая контора. - Гуго Иванович, губернский советник, Александровская пл., 9. К-ра «Бательд А.И.».
БРЕЙТИГАМ, Иван Иванович, мануфактур-советник. Захарьевская, 6. Дмвл. - Владимир Федорович, п.п.г. Итальянская, 6. Правление Т-ва Путиловских заводов. Дмвл.
ГАБЕРЦЕТЕЛЬ, Виктор Федорович, надворный советник, классный художник-архитекто. Николаевская наб., 15. Образцов. Пр. бар. Штиглица; Архитектор Т-ва тюлевой фабрики. - Вильгельм Федорович, коллежский секретарь, З Рождественская, 26. Контролер Министерства Императорского Двора. - Елизавета Юльевна, вдова п.п.г., Лесной уч., Костромской пр., 6 - Леонид Федорович, п.п.г. Офицерская, 15. Мастерская золочения «Экономия». - Мария Дмитриевна, Садовая, 71. - Ольга Робертовна, дочь коллежского секретаря. В.О., 2 линия, 55. 8-е мужское 4-классное городское училище.
ГЕСЛИ, Ольга. Лиговская ул., 63.
ГЕРВЕРТ, Антон Ефимович. Перекупной пер., 3. Мебель бвмбуковая и галантерея. - бар. Георгий Александрович, отст. полковник. Перекупной пер., 3
ГРЕЧИШКИН, Алексей Яковлевич, почетный гражданин. Дворцовая наб,16. СПб Английское собрание.
ГРИБЕН, Августа-Доротея. Вознесенский, 33. - Август-Эмиль, коллежский регистратор. Вознесенский. 33. - Людвиг, поч. гражд. Кузнечный пер., 13. - Федор Федорович, артист. Офицерская, 50. Оркестр Мариинского театра. - Сергей Гаврилович. Грязная, 1-б. Галантерея и дамское рукоделие.
ГРОТЕ, Иван Федорович, купец. Мойка, 82. Книжная торговля.
ДИСТФЕЛЬДТ, Герман Генрихович. Село Смоленское, Шлиссельбургский пр., 54-1. - Луиза Карловна, вдова д-ра мед. Б.Зеленина, 31.
ДИТВАЛЬД, Вера Петровна, вдова купца. Невский, 10 (фирма орденов, знаков и жетонов «Эдуард»). КАНАРЕЙКИН, Гавриил Васильевич. Широкая, 8. - Иван Васильевич. Широкая, 8. - Василий Андреевич, купец. Саратовка, 24. - Василий Федорович, купец. Свечной пер., 16. Трактир и пивная. КОНДРАТЬЕВ, Сергей Петрович, д.с.с., гражданский инженер, архитектор. Б.Спасская, 29. Предс. СПб общества посессионных рабочих, пострадавших при постройках; секретарь Никол. благотворительного общества. Дмвл.
ЛОХОВЫ, Анастасия, Елена и Нина Дмитриевны. В.О., Малый пр., 3. Дмвл.
ПОММЕР, Александр Яковлевич, коммерции-советник, п.п.г. Николаевская наб., 15. Член правления и директор Русского для внешней торговли банка; Русско-Английская торговая палата и др. Об-во вагоностроительных и механических заводов «Феникс».
ПОПОВ, Николай Александрович, художник-скульптор. 7 Рождественская, 21. Скульптурная и лепная мастерская. Дмвл. - Николай Александрович, п.п.г., Фонтанка, 39. - Николай Александрович, коллежский регистратор, Дегтярная, 26. - Николай Александрович. П.С., Большой пр., 28. Дворянское дкпутатское собрание. - Николай Александрович, коллежский асессор. Гатчина, Ольгинская, 9. - Николай Алексеевич, отст. коллежский секретарь, Климов пер., 4. Дмвл. - Николай Алексеевич, п.п.г. 7 Рождественская, 38.
РАФАЛОВИЧ, Генриетта Васильевна, Морская, 24 (адрес Карла Фаберже – В.С.). Председатель В.О. Яслей. - Артемий Федорович, коммерции советник, п.п.г. Морская, 24. Член правления и директор Русского для внешней торговли банка; председатель правления СПб общества электрических сооружений. - Аркадий Федорович, п.п.г. Почтамтская, 6. Директор правления СПБ вагоностроительного завода.
РЕЙНИКЕ, Адель Федоровна. Дмитровский пер., 4. - Вильгельм Ввильгельмович. Вознесенский, 23. Бухгалтер АО Кошелевской писчебум. фабрики. РОГАЛЕВ, Василий Прокопьевич. Гаванская, 16. Парикмахер. - Василий Яковлевич. Гороховая, 46. Уроки танцев. - Михаил Васильевич. Шпалерная, 3. Полотерные подряды. - Михаил Иванович. Измайловский полк, 4 рота, 6. РЮБЕН, Эмма. В.О., 14 линия, 19. САНДИН, Григорий Иванович, п.п.г. Калашниковская наб., 52. Торговля шапками и фуражками «Сандин И.Г. и Сын».
СЕМЕНОВА, Евгения Ивановна, пот. Дворянка. Саперный пер.. 15. - Евгения Ивановна, дочь капитана. Лиговка, 10. - Екатерина Ивановна, вдова д.с.с. В.О., 13 линия, 10. Дмвл. Помщница Августейшей попечительницы Петергофского детского приюта.
СЕРИН, Иван Егорович. Б.Казачий пер., 9. Домово-столярная мастерская. - Николай Иванович. Офицерская, 12. СПб частный коммерческий банк.
СКОБЕЛЬЦЫН, Владимир Васильевич, с.с., профессор. Лесной участок, дорога на Сосновку, 1-3. Директор СПб Политехнического института; Электротехнический институт; Петровское 8-классное коммереское училище в Лесном. - Владимир Васильевич, врач. Надеждинская, 19. - Гавриил Дмитриевич. В.О., 7 линия, 36. СПб 8-я гимназия. - Петр Николаевич, г.с., потомственный дворянин. Дмитровский пер.. 9. Дмвл. ТАРАСОВ, Федор Федорович, п.п.г. Екатериниский канал, 92. Столярно-мебельно-обойная мастерская и магазин. Пылесосы.
ФОЛЛЕНДОРФ, Александр Петрович, потомственный дворянин. Дмвл. - Алексей Александрович, потомственный дворянин. Колпинская, 8. СПб городское управление. - Мария Викторовна, жена тайного советника. П.С., Большой пр. - Ольга Карловна, дворянин, надворный советник. Колпинская, 18. - Эмма Петровна, пот. дворянин. Колпинская, 8. Дмвл.
ШАМОНИН, Антон Александрович. Витебский, 4.
ШЛЯПУЖНИКОВ, Николай Родионович. Гулярная, 24. Упр. Гл. к-рой Выс. Учрежд. Опекунства упр. недвиж. имущества кн. Белосеских-Белозерских; дир-р правл. Об-ва Подольской ж.д.
ШМИДТ Карл Карлович, академик архитектуры, коллежский советник. Перекупной пер., 12 (собств. дом). Чиновник особых поручений при Министре юстиции; почетный мировой судья Царскосельского уезда. Дмвл. (Карл Шмидт (1866-1945) – двоюродный племянник Карла Густавовича Фаберже, его бабушка – родная сестра Густава Фаберже. Шмидт построил свою деревянную дачу в Келломяках в 1907-1908 гг. У Шмидта было четверо детей. Они играли В Келломяки с детьми Агафона Карловича Фаберже, у которого было пять сыновей. Один из сыновей Карла Шмидта стал пастором и посетил в 1973 году место в Комарово, где была его дача. Дача сгорела вол время войны (?). Пастор сфотографировал сохранившуюся дачу Агафона Фаберже, которую он хорошо знал).
ЭНГЕСТРЕМ, Александр Федорович. Станция Келломяки, Финл. ж.д., собств. дом. Общество Финлянд. легких пароходов.
Отправлено: 17.06.14 22:06. Заголовок: Историк города С.М. ..
Историк города С.М. Вяземский
Л.С. Георгиевская, директор ЦГАЛИ СПб В.П. Ярошецкая, вед. науч. сотрудник ЦГАЛИ СПб)
Нас по праву можно назвать счастливыми людьми, т.к. мы были современниками такого замечательного человека как Сергей Михайлович Вяземский (1895 – 1983). Он не был петербуржцем по рождению, но не каждому петербуржцу (ленинградцу) за всю его жизнь удается сделать так много для своего города. Вся его деятельность по собиранию своей коллекции по истории нашего города – этот великий труд не одного десятилетия – можно назвать подвигом. Он коллекционировал не просто документы, а коллективную память о прошлом для того, чтобы обогатить этой памятью настоящие и будущие поколения. Сергей Михайлович собрал более миллиона вырезок из газет, журналов, а также подлинных документов: фото, писем и других изданий (советских и дореволюционных), посвященных нашему городу.
Формирование коллекции началось в 1931 году, когда молодой Сергей Вяземский приехал в Ленинград. Красота Ленинграда, а также увлечение эстрадным театром «Мюзик-холл», в котором зав. музыкальной частью и дирижером был композитор И. Дунаевский, сделали свое дело, а увлечение творчеством актера театра Александра Бениаминова подвигло его собирать вырезки из газет, журналов; затем последовали патефонные пластинки с записями, открытки, марки, конверты, книги. И это стало главным интересом его жизни. Впоследствии коллекционирование приняло более или менее упорядоченный характер. Он начал приобретать путеводители, различные справочники, книги по истории Санкт-Петербурга и постепенно составил богатейшую библиотеку. Когда в сентябре 1960 года у него в гостях побывал старейший букинист-антиквар Петр Николаевич Мартынов, то в Книге посетителей, которую вел Сергей Михайлович, П.Н. Мартынов записал: «За свою длительную книжную практику на антикварном книжном фронте я такое собрание материалов с таким большим усердием и любовью собранное, видел впервые»(1).
В библиотеке Сергея Михайловича Вяземского он увидел редкий экземпляр «Панорамы Санкт-Петербурга» А. Батуцкого с гравюрой «Маляры», изданный в 1834 году; «Описание Санкт-Петербурга» И.Г. Георги в 3-х частях, вышедшие в 1794 году; книги Н.П. Анциферова, В.Я. Курбатова, Г.К. Лукомского, М.И. Пыляева, П.Н. Столпянского, А.Г. Яцевича.
В квартиру Сергея Михайловича Вяземского на 2-й Советской улице, дом №6 каждый день почтальон приносил по 2 экземпляра всех издававшихся в Ленинграде газет. Просматривая их, Сергей Михайлович делал вырезки, а затем раскладывал их по темам: улицы, учреждения, общественные организации, транспорт, государственные и религиозные праздники, профессии, персоналия.
Большое внимание уделял собиратель посещению различных мест города, каждая встреча с ним стала для него праздником. «Удивительно интересно, – говорил он, – ходить по старым еще времен Петра Великого улицам и проездам, сравнивать их с нынешними, узнавать что-то новое, записывать, делать для себя совершенно неожиданные выводы, готовить материалы, так нужные для многих любителей и знатоков города»(2).
Любовь к собирательской работе привил ему в отроческие годы двоюродный дед Терентий Иванович Вяземский (1857 – 1914) – видный врач-невропатолог, приват-доцент Московского университета. Как и Сергей Михайлович, дед происходил из разночинной семьи (отец был священником), среднее образование получил в Рязанской духовной семинарии, но стать священнослужителем не захотел. С большим трудом он добился зачисления в Московский университет. После успешного окончания университета в 1886 г. стал работать в области нелекарственных методов профилактики и лечения болезней (физиотерапии, электротерапии и бальнеотерапии). Еще студентом начал собирать книги, вскоре он становится одним из видных в России библиофилов. В начале нашего столетия он на свои небольшие средства (в основном приданое жены) покупает участок земли в Крыму и создает научную биологическую станцию в Кара-Даге. Незадолго до смерти передает биостанцию и свою замечательную библиотеку (насчитывавшую свыше 40 тысяч книг) Обществу содействия успехам опытных наук при Московском университете. Его имя было присвоено биологической станции, которая существует и поныне в качестве филиала Севастопольского института биологии южных морей АН Украины(3).
Немалую роль в деятельности Сергея Михайловича сыграло его общение с известными историками города В.Я. Курбатовым (работал с ним в Текстильном институте), Н.П. Анциферовым, П.Н. Столпянским, А.Г. Яцевичем, архитекторами-исследователями А.Н. Петровым, В.И. Пилявским(4).
Еще одним толчком для собирательской деятельности послужило следующее. Как-то перечитывая роман «Обломов» И.А. Гончарова, он обратил внимание на строки: «В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселение которого стало бы на целый город, лежал утром в постели, на своей квартире Илья Ильич Обломов». Сергей Михайлович решил узнать, что это за дом, и кто из жильцов послужил прототипом Обломова. Ответа на эти вопросы он не нашел, но увлечение поиском осталось на всю жизнь.
Мои первые шаги на архивной ниве были связаны с Сергеем Михайловичем Вяземским. Мне посчастливилось работать в архиве вместе с ним и помогать ему в научной обработке его материалов. Каждое утро у нас начиналось с объяснения в любви. Сергей Михайлович читал мне стихи о любви различных авторов, это была как бы зарядка перед трудовым днем. Мы сидели с ним рядом. На мой вопрос, какая улица в нашем городе ему нравится больше всего, Сергей Михайлович ответил: «Гороховая, сам не знаю почему, и жил-то я от нее далеко». Видимо, первый осознанный поиск нужной ему информации остался в его сердце как первая любовь…
Сергей Михайлович Вяземский прошел сложный и долгий жизненный путь. Родился 6 (18) июня 1895 г. в небольшом селе Барятино, расположенном в 20-ти км от старинного уездного города Данкова Рязанской губернии (ныне Липецкая обл.). Детские и отроческие годы его прошли в просторном доме отца Михаила Степановича – священника местной церкви. По отзывам знакомых Вяземских, его отец и мать были просвещенными, хлебосольными и гостеприимными селянами. Их дом являлся своеобразным центром культурной жизни села, в которой участвовали учителя местной школы, священнослужители и грамотные крестьяне. В нем содержалась значительная библиотека, состоявшая из произведений русских и зарубежных писателей, книг религиозного содержания, многих журналов и местных газет. Нередко здесь устраивались литературные вечера. «Моя фамилия, – говорил мне Сергей Михайлович, – не имеет отношения к княжескому роду, не связана с поэтом Петром Вяземским. Я происхожу из духовного звания, мой отец был сельским дьячком, потом добился звания дьякона, был священником, в советское время снял с себя сан и умер советским служащим… Предки по матери так же из духовного звания».
Сергей рос в многодетной семье, где имелось 10 детей, их них четверо умерли еще в детском возрасте. Родители хотели, чтобы Сергей получил церковное образование. Он поступил в Данковское духовное училище, а затем в Рязанскую духовную семинарию, которую успешно закончил в 1917 г. Однако, последующие два года он работал учителем в сельских школах.
В 1920 г. Сергей Михайлович был призван в Красную Армию. После демобилизации в 1921 г. уехал в Ташкент, где стал преподавать математику в начальной школе, параллельно поступил в Ташкентский Университет на экономическое отделение, которое окончил в 1925 г. В университете он встретил свою любовь – Зою Дмитриевну Богданову, которая училась на филологическом факультете.
В 1931 г. Сергей Михайлович вместе с женой и двумя дочерьми переезжает в Ленинград, и вся его дальнейшая жизнь связана с городом на Неве. Здесь он работает преподавателем в Педагогическом институте, в Юридическом заочном институте, в Текстильном институте.
Во время Великой Отечественной войны Сергей Михайлович защищал наш город, но и во время блокады продолжал формировать свою коллекцию.
Наиболее активно коллекция Вяземского формируется в послевоенные годы. Многие исследователи и собиратели того времени сосредотачивают свое внимание на выявлении фактических данных по истории города, началось собирание материалов по истории отдельных микрорайонов, улиц, домов, учреждений и персоналий.
Постоянно пополняемые папки с материалами коллекции уже не помещались в его квартире, а встреча с нашим первым директором А.М. Блиновым была судьбоносной, и в 1971 г. Сергей Михайлович Вяземский обратился с просьбой принять его собрание в Ленинградский государственный архив литературы и искусства (ныне СПб ГУ «ЦГАЛИ СПб»). Коллекции Сергея Михайловича Вяземского присвоен номер – №118.
Поскольку принятая коллекция не имела описи, необходимо было привести оформление материалов собрания в соответствии с архивными правилами. По просьбе Сергея Михайловича ему разрешили самому на общественных началах проводить эту работу в помещении архива. Научно-техническую обработку материалов под руководством Сергея Михайловича проводили сотрудники архива.
76-летний Сергей Михайлович Вяземский определил, что режим его рабочего дня будет такой же, как у штатных сотрудников архива. На протяжении нескольких лет Сергей Михайлович приходил в архив к половине девятого утра и уходил в пять часов вечера.
Все материалы систематизировались и были переплетены в тома. К коллекции была составлена опись, включающая 3 421 дело. Каждое дело имеет внутреннюю опись. Архивная опись фонда №118 и внутренние описи дел построены по алфавитному принципу.
Комплекс документов, относящихся к улице, систематизируется по номерам домов. К истории дома отнесены сведения о постройке, владельцах, жильцах, учреждениях и организациях, которые здесь размещались в различные годы.
История города прослеживается в судьбах его жителей. Документы по персоналии включают сведения не только об известных, но и тех жителях города, имена которых не вошли ни в один справочник, хотя сегодня сведения о них представляют интерес.
Интересны материалы, связанные с блокадой Ленинграда: хлебные карточки, различные удостоверения горожан, записи и дневники блокадников, газетные и журнальные статьи, листовки, фотографии. Свои дневниковые записи тех суровых лет Вяземский вынужден был уничтожить во время злополучного «Ленинградского дела» из-за страха за судьбу своей семьи.
Важный раздел собрания – история фабрик и заводов, немало материалов о представителях династии Романовых, о дворянских и купеческих родах, о дореволюционном быте северной столицы, о «закрытых» на тот момент темах, таких как история петербургских церквей, кладбищ и др.
Коллекция содержит огромное количество автографов, среди них автографы – Натана Альтмана, Николая Акимова, Всеволода Азарова, Иннокентия Анненского, Анны Ахматовой, Ираклия Андроникова и других.
Сергей Михайлович сам был свидетелем многих исторических событий и постоянно вел записи в блокноте о них, а также отражал свои впечатления о просмотренных спектаклях и кинофильмах, о посещении выставок, встречах с интересными людьми.
Коллекция стала своеобразной летописью по истории и духовной жизни нашего города со времени его основания. Полнее всего материалы собраны за советский период, беднее – за дореволюционный. Но, тем не менее, к документам фонда Вяземского обращаются очень часто и даже в случаях, когда кажется, что материал по теме найти невозможно. У Вяземского всегда что-то находится. Недаром заголовки статей о его собрании назывались «Весь город в одной коллекции», «Столетия в папках».
Сведения о том или ином доме, лице, понятии представлены объединенными в единый комплекс различными видами документов, а именно: вырезки из газет, выписки из книг и журналов, из архивных дел с указанием на печатный или архивный источник, фотографии, открытки, карты, чертежи, театральные программы и афиши, печатные объявления, буклеты, записи бесед с жителями города и др.
Сергей Михайлович как коллекционер понимал всю значимость своего труда. Поэтому он был не только собирателем, главным хранителем своего детища, но и пропагандистом по активному использованию своих материалов. Он понимал, что коллекция должна служить людям. Работая в архиве, Сергей Михайлович продолжал пополнять свое собрание до самой кончины, последовавшей в 1983 г.
Сергей Михайлович писал краеведческие статьи, выступал с лекциями для экскурсоводов в Городском бюро лекций и экскурсий. Когда кинорежиссер Ф.М. Эрмлер в 1963 г. снимал фильм «Перед судом истории», одним из консультантов фильма стал Сергей Михайлович Вяземский. С его же участием был создан и замечательный фильм «Река».
На протяжении многих лет Сергей Михайлович Вяземский являлся членом секции коллекционеров и библиофилов Ленинградского клуба любителей книги; в начале 1960-х он возглавил общественный совет содействия при Музее истории Ленинграда. В 1962 г. при Ленгорисполкоме на общественных началах была образована комиссия по наименованию и переименованию улиц Ленинграда. Сергей Михайлович стал одним из ее добровольных помощников.
С помощью Сергея Михайловича Вяземского на Ленинградском радио прозвучал цикл передач по истории улиц и площадей города, были изданы многие книги и путеводители, были разгаданы загадки, где проживала семья Чайковских, уточнены адреса чеховского Петербурга и т.д. Трудно себе представить, как много успел сделать этот человек.
Жизнь и подвижническая деятельность Сергея Михайловича Вяземского – пример для подражания. Его деятельность еще не достаточно оценена по достоинству. Но самый лучший памятник Сергей Михайлович создал себе сам – это его уникальная коллекция, которая не лежит мертвым грузом на полках архива, а активно ежедневно используется.
Говорить о Сергее Михайловиче можно долго, но есть еще одно обстоятельство, которое хочется упомянуть – это его замечательные внуки – народный артист России Евгения Симонова и всем известный ведущий телепередачи «Умники и умницы» Юрий Вяземский. В последнее время мы слышим уже и о правнучке Сергея Михайловича – Зое Кайдановской. Жаль, что никто из них не продолжил дело Сергея Михайловича – его собирательскую и подвижническую деятельность.
Шиманский Юлиан Александрович [5(17).12.1883, Ташкент, ‒ 11.4.1962, Ленинград], советский учёный в области кораблестроения, академик АН СССР (1953; член-корреспондент 1933). В 1905 окончил Морское инженерное училище, в 1910 ‒ Морскую академию в Петербурге. В 1910‒12 работал на Балтийском заводе. В 1912‒16 читал лекции в Морском училище (Кронштадт), в 1920‒34 ‒ в Военно-морской академии (с 1938 профессор). С 1945 заведующий кафедрой строительной механики в Ленинградском кораблестроительном институте. С 1925 работал в Научно-исследовательском институте судостроительной промышленности. Основные труды по теории и практике кораблестроения, созданию подводных аппаратов. Государственная премия СССР (1941). Награжден орденом Ленина, 3 другими орденами, а также медалями.
Соч.: Строительная механика подводных лодок, Л., 1948; Проектирование прерывистых связей судового корпуса, Л., 1949; Динамический расчёт судовых конструкций, 3 изд., Л., 1963.
------------------
Шиманская Елена Александровна супруга академика Шиманского А.Ю. (1901.10.30-2002) жительница: г.Санкт-Петербург
Отправлено: 27.07.14 23:30. Заголовок: Петр Базанов СПбГУК..
Петр Базанов
СПбГУКИ, кафедра документирования и информационной аналитики, Санкт-Петербург
Жители поселка Келломяки: репрессии 1939-1941
В российском общественном мнении долгое время существует сложившийся миф, что все население Карельского перешейка, и финское, и русское, было эвакуировано или успело уехать перед началом «Зимней» войны осенью 1939 года. Из этого постулата делается вывод, что, например, в Комарово (Келломяки) или Зеленогорске (Териоки) никого не осталось, и все местные жители приехали уже после Второй Мировой войны.
На самом деле все было не совсем так. По официальной советской формулировке, в поселке Келломяки (ныне Комарово) "осталось от финнов три местных жителя". Это были Ян-Иван Яковлевич Сереньш (26.06.1877-2.05.1942), его дочь Александра (1908-1991) и дамский портной Виктор-Адольф Андреевич Малин (1889- ?). К ним легко можно причислить жившего в Келломяки в 1920-х художника Г.А. Пресаса, арестованного в Териоки в 1941.
В.А.А. Малин «отрицательно отнесся к переселению в Териоки и проявлял враждебное отношение к советской власти, иронически высказывался о существующем в СССР политическом строе, отказывался от предлагаемой ему работы по специальности для военных госпиталей и при встречах с местными жителями рассказывал об учиненном в его доме грабеже красноармейцами». Дальнейшие следы В.А.А. Малина теряются: если он был арестован в конце 1939 - начале 1940, то непонятно, почему нет его дела в Архиве УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
Вечером 22 июня 1941 Ян Сереньш подошел к толпе из 6-8 жителей поселка на Северной улице поселка Ке6ломяки и сказал: "Какое внезапное нападение, я об этом знал два года назад". Видимо, поступил донос, и уже 24 июня в НКГБ Ленинградской области с санкции прокурора города Териоки постановил Я.И. Сереньша арестовать, что и было сделано 26 июня. До ареста у Сереньша конфисковали дом. В начале 1940 года Я.И. Сереньш обращался в посольство Латвии в Москве с прошением о выезде в эту страну. Из-за присоединения Прибалтики к СССР в 1940 году он потерял латвийское гражданство, но советского не принял и по всем документам проходит как «бесподанный». После ареста содержался во внутренней тюрьме НКГБ на Шпалерной улице. Обвинение было стереотипным: статья 58-10 часть 2 УК РСФСР - контрреволюционная агитация и ведение пораженческой пропаганды. Еще до войны СССР и Германии Сереныш говорил жителям поселка, что «А. Гитлер легко разбивший Францию, после победы над Англией непременно нападет на СССР». Ему припомнили недовольство условиями жизни в СССР («брали очень большой налог за имущество единоличника») и выступления против колхозного строя (отказался вступать в Келломякский колхоз).
В августе 1941 года Сереньш был отправлен в тюрьму №2 города Златоуста. 14 января 1942 он был осужден НКВД на 10 лет заключения в лагере и 5 лет ссылки, без конфискации имущества. 22 июля 1942 Сереньш умер в тюремной больнице Златоуста от истощения: официальная формулировка – «старческая дряхлость». После его смерти срок был изменен на пять лет ссылки в один из отдаленных районов Новосибирской области. Ян Сереньш был реабилитирован Прокуратурой РФ в 2003.
Герман Аркадьевич Пресас (1894-1942) – художник, декоратор, член «Общества русских художников в Финляндии». В 1921 бежал в Литву, будучи литовским подданным жил в Финляндии (1925-1935). В 1939 остался в Терриоках, работал руководителем студии в Доме пионера и школьника, в 1941 арестован, признан «особо-опасным». Умер в тюремной больнице.
Доклад составлен на материалах Архива УФСБ по СПб. и Лен. обл. (дела №П-45273 Серинш Я.-И. Я; №П-69672 Г.А. Пресас) и последних публикаций об истории советско-финской войны 1939-1940.
Отправлено: 30.09.15 23:35. Заголовок: Базанов Петр Николае..
Базанов Петр Николаевич
УДК 94(470.23)"19" П. Н.Базанов Келломяки (Комарово) в эмигрантский период и культурная жизнь русского зарубежья В статье впервые дается история поселка и культурная жизнь эмигрантов Келломяки (Комарово) в 19201930 гг. Работа написана на архивных документах и малодоступных, редких печатных источниках. Ключевые слова: Келломяки, Комарово, культурная жизнь, русская эмиграция, русское зарубежье Petr Bazanov
Kellomyaki (Komarovo) in the period of the emigre Russian cultural life and abroad The paper first gives the history of settlement and cultural life of the emigrants in Kellomyaki (Komarovo) in 1920-1930. The work is written on archival documents and nearly inaccessible, and rare printed sources. Keywords: Kellomyaki, Komarovo, cultural life, the Russian emigration, the Russian abroad Знаменитый поселок Комарово (до 1949 г. -Келломяки) по Санкт-Петербургом хорошо известен как культурный, литературный и научный центр. Став во второй половине ХХ в. неформальной столицей ленинградской интеллигенции, ассоциируясь с именами А. А. Ахматовой, Д. С. Лихачева, Комарово превратилось в место культурного паломничества. Любой интеллигентный человек, приезжая в Санкт-Петербург, на вопрос, в какие пригороды он бы хотел съездить, отвечает, после стереотипных Петергоф, Пушкин, Павловск, конечно, в Комарово.
В истории поселка Комарово своеобразным «белым пятном», наименее известным и изученным временем является эмигрантский период (1920-1939). После обретения Финляндией независимости и до так называемой «Зимней» войны 1939-1940 гг. Келломяки по-прежнему оставались преимущественно русским поселком, хотя финны переименовали все русские названия улиц. Финские власти открыли на территории Келломяк карантин для русских, бежавших от советской власти и переходивших советско-финскую границу1. До сих пор нет ни одной публикации о культурной жизни и истории Комарово в эмигрантский период. На наше счастье житель поселка в это время В. Шагин2 оставил воспоминания «Что вспомнилось...», которые в рубрике «Русская жизнь в Финляндии портреты прошлого и сегодня» в журнале «Русский листок в Финляндии» были напечатаны в 1987 г.3
Известный русский поэт, певец Белого движения Иван Савин (Саволайнен) в берлинской газете «Руль» в 1926 г. за 28 апреля опубликовал статью «Русские в Финляндии», где великолепно и образно описал жизнь русский эмигрантов. Не побоимся подробно процитировать: До революции вся южная сторона Выборгской губернии жила исключительно, так сказать, отраженным петербургским светом, Келломяки, Териоки, Перкьярви, Райвола - все это летом было забито дачниками из Петербурга и, частично, севера России.
Коренное население дачного района опять так или иначе, путем ли сдачи жилищ или продажи продуктов, но жило и работало для русских дачников, число коих в иные годы доходило до нескольких тысяч.
Теперь Россия отделена от Финляндии высокой стеной коммунизма, а Петербурга и совсем не стало - старого Петербурга, имевшего возможность позволить себе «роскошь» пожить месяц-другой на даче. Нет никаких оснований думать, чтобы раскрылись ворота этой китайской стены, во всяком случае в ближайшем будущем. Да и до дач ли теперь нищему «ленинградцу»? Мы не говорим, конечно, об «ответственных товарищах». Но те, избалованные Крымом, Кавказом и заграничными Ниццами, вряд ли поедут в «чухонские курорты».
С каждым годом пустеет «прифронтовая полоса». Больно видеть, как разрушаются сотни затейливых домиков, зарастают бурьяном клумбы и сады, валятся от времени или растаскиваются заборы. На каждом шагу встречаешь заколоченные магазины, киоски, булочные: нет покупателей, разбежались торговцы. <...>
Те десятки русских, что каким-то чудом застряли в этих Келломяках и Териоках, спешат продать свои усадьбы, но кому они нужны? Если кому и подвернется редкий случай продать свою дачу, ценное имущество идет буквально за гроши. Чаще дачи продаются на снос, покупатель перевозит их в окрестности Выборга или Гельсингфорса, та же дача ставится на новом месте, более удобном для жизни, но и в таком случае владельцу приходится довольствоваться платой низкой до смешного. А многие русские и просто бросают свое имущество на произвол судьбы, уезжая в столицу или в заграницу.
Хроническая безработица, конечно, прежде всего, отражается на русских. Без преувеличения можно сказать, что материальное положение русских беженцев этого района оставляет за собой далеко позади всю общеэмигрантскую неуверенность в завтрашнем куске хлеба. За очень редким исключением беженцы в Келломяках, Териоках и т. д. периодически голодают в точном значении этого слова, живут в нетопленых, несколько лет не ремонтированных дачах, одеты в тряпье. В особенности катастрофично положение стариков и детей, часто сирот.
В. Шагин также отмечал, что положение резко ухудшилось после 1927 г.: массовая безработица, привела к тому, что «платить стали очень мало, - только-только хватало для того, чтобы не голодать. Помогали многие лавочники, уступая продукты в долг, до случайной получки. Так люди жили, не унывали, помня, что охами и ахами делу не поможешь».
В Келломяках продолжала функционировать русская четырехклассная школа (бывшая имени П. А. Столыпина), содержавшаяся Земго-ром (Земско-городским союзом), с 1920 г. называвшаяся Келломякским реальным училищем и специализировавшаяся на лесном деле. Кел-ломякское реальное училище создано было по инициативе приходского совета и состояло из двух подготовительных и четырех средних классов. В ученической библиотеке было около 200 томов. Субсидия Земгора составляла 80 % из школьного бюджета.
В Келломяках с дореволюционных времен имелся летний театр «Ритц» («Риц»),6 куда еще до закрытия финско-русской границы приезжали из Санкт-Петербурга труппы артистов. По воспоминаниям В. Шагина: «В летнее время демонстрировал фильмы „бродячий кинематограф". Был и небольшой театральный зал с маленькой сценой, - здесь любительская театральная труппа за небольшую входную плату знакомила жителей Келломяк с русским искусством»7.
Труппу эту возглавляла бывшая актриса Мариинского театра, руководитель драматического кружка молодежи в Келломяки Мария Александровна Бьеркелунд, супруг которой Борис Владимирович (1893-1976) - офицер царской армии, участник Белого движения, в 1944 г. его выдали в СССР по так называемому «списку Лейно», до 1956 г. он был в ГУЛАГе, затем вернулся в Финляндию, был замечательным артистом-ди-летантом.
Декорации писал с большим искусством художник Владимир Петрович Щепанский (1895-1985) - живописец, член-учредитель и председатель Общества русских художников в Финляндии, после 1945 г. проживавший в Швеции. В. П. Щепанский, по словам В. Шагина, был не только хорошим художником, но и прекрасным артистом, с которым не отказалась выступать до своего переезда в Латвию даже такая прославленная артистка Александринского театра, как Мария Андреевна Ведринская (18771948). Келломякской театральной труппе приходилось выступать с большим успехом также в помещении Терийокского реального училища8 и в зале клуба «Сеурахуоне» в Терийоках9.
Кроме театра «Риц», была еще группа Н. Н. Годлевского (режиссер), его брата Н. В. Годлевского, В. Шихиной и Н. Пузиных, Белокопытова и Сидорова, дававшая спектакли в помещении Русской народной школы10.
Одной из достопримечательностей поселка Келломяки было существование в 1921-1938 гг. книжного магазина А. Рейхе, одного из трех крупнейших русских эмигрантских книжных магазинов в Финляндии11. Август Карлович Рейхе - по профессии врач-логопед, еще до революции создал «летний санаторий для заикающихся вилла Возрождение». К тому же он был официальным распространителем парижской газеты «Возрождение» по Финляндии и корреспондентом и представителем рижской газеты «Сегодня» на Карельском перешейке.
К культурному времяпрепровождению в Келломяках надо отнести также чтение газет и художественных журналов. По воспоминаниям В. Шагина, русские эмигранты подписывали газеты, как правило, в складчину, так как стоимость прессы резко повышалась из-за пересылки из-за границы. Среди множества газет он выделял: правое «Возрождение» (Париж, 1925-1940); либеральные «Последние новости» (Париж, 1920-1940), редактор - известный историк и общественный деятель П. Н. Милюков; центристский «Руль» (Берлин, 1920-1931), издавалась при участии В. В. Набокова, И. В. Гессена и А. И. Ка-минки. Меньшей популярностью пользовались газета известного публициста и общественного деятеля В. Л. Бурцева «Общее дело» (Париж, 1918-1934); «Дни» (Берлин, Париж, 1922-1928), под фактической редакцией А. Ф. Керенского; «Россия и славянство: Орган национально-осво-бодительой борьбы и славянской взаимности» (Париж, 1928 - 1934), при ближайшем участии П. Б. Струве и редакцией К. И. Зайцева. Более всего В. Шагин выделял «Сегодня» (Рига, 19191940) - крупнейшую газету русского зарубежья, которая много места уделяла развлекательному материалу, и на которую подписывались почти все жители поселка:
В ней печатались описания всех мировых событий, все сенсационные новости, новые романы и повести эмигрантских писателей, таких как: Бунин, Куприн, Ал. Толстой и многие другие. В этой газете печатались и отзывы, и критика, касавшиеся состоявшихся концертов и выступлений артистов, выступавших в странах Прибалтики и Скандинавии. В каждом небольшом даже местечке и, тем более, в городишке имелся свой представитель газеты, сообщавший в редакцию за небольшую плату обо всем, что происходило и, по мнению редактора, могло заинтересовать читателей. Газету «Сегодня» получали почти в каждом семействе, она была недорога! но очень развлекательна12.
Самым интересным считался двухнедельный литературно-иллюстрированный журнал «Иллюстрированная Россия» (Париж, 1924-1939) под редакцией М. П. Миронова и А. И. Куприна. Для бедных жителей Келломяки он был дорог, и поэтому на него подписывались по несколько семей сразу. Журнал подкупал читателей хорошей печатью, отличными иллюстрациями и карикатурами и развлекательными литературными новинками. Читали в поселке Келломяки и местный «Журнал Содружества» (Выборг, 1932-1938)13.
В поселке даже существовало издательство К. В. Самсонова (капитана белой армии, активного пропагандиста протестантизма, проживавшего в Терриоки), выпускавшее книги на русском языке14. Удалось выявить только одну книгу Франка Мангса «Путь спасения: с разрешения автора свободный перевод со шведского», изданную Самсоновым в 1935 г. и напечатанную в нарвской типографии «Міпіббє Тгикк».
Один из домов на Привокзальной улице принадлежал Русской православной церкви (так называемая «митрополичья дача»). В эмигрантский период дом перешел в собственность зарубежной церкви, и в нем даже бывал знаменитый митрополит Антоний (Храповицкий). При доме существовала домовая церковь (на стыке улиц Привокзальной и Васильева). Называют два адреса: Первый т. н. «митрополичья» дача. По-видимому в Келломяках существовала и еще одна домовая церковь, где более или менее постоянно, проходили службы (на стыке Большого пр. и улиц Курортной и Горной и второй). Нужно отметить и такой интересен факт, что церковные службы проходили иногда даже на побережье залива, когда в ясную погоду был виден Кронштадтский Морской собор.
Продолжало функционировать и кладбище, основанное в начале ХХ в. До наших дней сохранились немногие могилы: мальчика Глебиньки Серафимова (1921-1928) и семьи Сереныш - Антонины (1906-1924) и Евдокии Ивановны (18801939). Среди утраченных захоронений удалось выявить только, что в Келломяках был похоронен купец 1-й гильдии, директор-распорядитель т-ва Бажанов и Чувалдина, член Совета правления Санкт-Петербургского общества взаимного кредита и совета торговой школы им. императора Николая II Филадельф Геннадьевич Бажанов (1864-1931). О его смерти напечатали некрологи самые известные газеты русского зарубежья: берлинский «Руль», парижское «Возрождение» и нью-йоркское «Новое русское слово».
Регулярно коллективно, как было принято в 1920-1930-е гг., слушали радиопередачи по первым детекторным радиоприемникам. Причем ленинградские передачи слышно было очень хорошо, а финляндские из-за дальности еле-еле.
В Келломяках читались публичные лекции и доклады на самые различные темы в театре «Ритц», книжном магазине А. Рейхе и особняке Р. А. Кауше. Наибольшее впечатление производили выступления А. Г. Пресса, М. Г. Чисто-сердова, С. Ц. Добровольского и И. Е. Орешина. «Профессор» Аркадий Германович Пресас (1870-1952) был писателем журналистом и популяризатором философских знаний. Еще до 1917 г. он владел дачей в Келломяках, в 1923 г. как поданный Литвы туда эмигрировал, в 19251939 гг. жил в Келломяках, а затем переселился в Хельсинки. Михаил Гаврилович Чистосердов (?-1957) - до революции мировой судья, затем учитель русской словесности в Териокском реальном училище. Уроженец Санкт-Петербурга генерал-майор Северин Цезаревич Добровольский (1881-1946), юрист по образованию, был военным прокурором в годы Гражданской войны в Северной области у генерала Е. К. Миллера. После поражения белых Добровольский перебрался в Финляндию в Выборг, где занимался активной деятельность в среде русской эмиграции. Он был членом правления Союза трудовой интеллигенции Выборгской губернии, Культурно-просветительного общества и секретарем Комитета русских организаций в Финляндии по оказанию помощи голодающим в России. Известен Добровольский был и как талантливый лектор, выступавший в городах и населенных пунктах Финляндии, где жили русские: Выборге, Хельсинки, Терриоки, Куоккале, Келломяках, Гельсингфорсе и др.
Фактический редактор и издатель в 1933-1935 гг. выборгского журнала «Клич», в 1944 г. выдан в СССР по так называемому «списку Лейно», где по праву занимал первое место. Старший по возрасту, званию, один из руководителей Белого движения, имевший обширные связи в финских и международных правых, антикоммунистических кругах всего мира, С. Ц. Добровольский был подлинным лидером русской антибольшевистской эмиграции в Финляндии. Он был конвоирован СМЕРШ в СССР в Москву и расстрелян 26 января 1946 г.
В. Шагин вспоминал: Помнится мне интереснейшая лекция прокурора Добровольского, прочитанная им в Келломяках на тему о двух романах Достоевского: «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». В своей лекции Добровольский сопоставил обоих героев романов - Митю Карамазова и Родиона Раскольникова. Митя, по словам лектора, не был виновен в убийстве отца, но его засудили на каторгу. Раскольников же был виновен в убийстве старухи-процентщицы, но за неимением улик, если б ни следователь Порфирий и мучившая Раскольникова совесть не принудили бы его сознаться, то преступление осталось бы не на-казанным15.
Самое большое впечатление произвели на В. Шагина лекции на исторические темы. Читал эти лекции Иван Ефремович Орешин (1877-?) -историк и филолог, член Кроншдадтского ревкома, бежал в Териоки по льду, председатель Зем-гора в Финляндии. Преподаватель Териокского реального училища. Позднее - преподаватель русского языка в Хельсинки. Вот как запомнился И. Е. Орешин В. Шагину: Это был человек очень небольшого роста (Орешин был почти одинаков по величине как в длину, так и в ширину!). У него был круглый, как шар, голый череп с почти невидимым пушком на висках и затылке. Он имел круглое лицо с широким, но узким лбом, маленькие, но очень выразительные глаза, рассеянный, немного блуждающий взгляд глаз, словно он старался увидеть что-то в окружающем пространстве. Ясная дикция, то повышающаяся, то понижающаяся почти до шепота, в зависимости от описываемого события или лица, участвовавшего в этом событии. Когда Орешин начинал излагать какое-либо историческое событие, лицо его как бы изнутри озарялось, глаза увеличивались и начинали блестеть. Тяжеловесная осанка Орешина, вялая, немного развалистая походка, коротенькие ножки - все это делало Орешина похожим на средней величины медведя. Словом, это был тип настоящего лектора-историка, который без всяких усилий с его стороны, заставлял себя слушать. Он никогда не читал лекций по конспекту, всегда говорил по памяти, словно сам был свидетелем всех событий, о которых он говорил. А говорил он очень образно, иногда останавливаясь и словно вспоминая ход описываемых им событий истории, и готом очень «плавно», словно большая река текла в своих берегах, продолжал повествование. Его лекции никогда не утомляли, а когда он кончал читать, то слушателям хотелось, чтобы он продолжал свои изумительные повествования16.
Лекции эти проходили в очень небольшом кружке слушателей, в доме Кауше17. Слушателями обычно были доктор Эдгар Карлович Циммерман (имеший практику в Терриоки) с супругой, М. П. Сидорова, В. И. Сандина, Н. И. Герасимова и В. Шагин. Иногда на лекциях присутствовала и сама Нина Кауше, муж которой очень состоятельный человек Роберт Арнольдович, управляющий Нарвскими суконными мануфактурами. Кауше был директором Кренгольмской мануфактуры и потому жил почти постоянно в Эстонии, где находилось названное предприятие18.
Лекции в зимнее время устраивались по вторникам и четвергам, по два часа в вечер, с перерывами для чаепития, во время которого разговор шел на темы текущей жизни. Начались эти лекции на темы истории с эпохи Иоанна Грозного и кончились Александром II. Главной темой этого царствования был «роман Императора», или начавшаяся любовь императора к молоденькой воспитаннице Смольного института княжне Екатерине Долгорукой. Царствование Бориса Годунова, смерть Димитрия. Очень много внимания и времени в лекциях было уделено лектором Орешиным Павлу и двум его сыновьям - Александру I и Николаю I. <...>
Приезжал Орешин в Келломяки поездом, а вечером, после лекции, когда поезда уже не ходили и другого сообщения с Терийоками не было, доктор Циммерман вызывал по телефону такси из Терийок и брал с собой Орешина. Платили мы лектору кто сколько мог, но не менее пяти финских марок. Доктор же платил за себя и супругу сорок марок19.
На два месяца летом 1935 г. приехали из Парижа в Келломяки писатель Борис Константинович Зайцев (1881-1972) с женой Верой Алексеевной побыть в «русских местах, среди русских людей». Супруги Р. и Н. Кауше поселили их в пансионе Поммер-Захарова (угол Морской улицы и Приморского шоссе, частично сгорело в 2009 г.). Б. К. Зайцев и его жена были в восторге от поездки и пропагандировали Келломяки всем парижским знакомым, включая И. А. Бунина.
Здесь сосвсем другой мир. Наслаждаемся запахом русского леса. 13 лет не знал его. Иван, сколько здесь России! Пахнет покосом, только что скосили отаву в саду, Вера трясла и сгребала сено. И еще: запахи совсем русские: острогорький - болотцем, сосной, березой. И весь склад жизни здесь дореволюционный. Здесь поражают размеры дач. Как широко и богато в России жили!20.
Б. К. Зайцев читал лекции, встречался с читателями в Выборге, Терриоках, Келломяках, везде торжественно и радостно принимался публикой. И не даром свою итоговую книгу «Путешествие Глеба» Зайцев завершит описанием двух счастливых летних месяцев, проведенных в Келломяках, воспринимая пребывание здесь как «редкостную удачу, о которой через тринадцать лет вспоминаешь как о посланной Милости и вечно благодаришь в душе за нее»21.
Келломяки так же, как и соседние поселки, активно использовался политическими организациями русского зарубежья в качестве базы для проникновения в Советскую Россию. В поселке постоянно проживали резиденты и члены таких политических организаций, как эсеровская и кадетская партии, Республиканско-демократическое объединение, «Крестьянская Россия», «Братство Русской правды», Русский общевоинский союз, монархические организации и многие другие.
Эмигранты из России признавали авторитет Особого комитета по делам русских в Финляндии. В 1923 г. представителем в Келломяках был А. К. Шведер, он же присутствовал при допросах перебежчиков, а также задерживаемых в Келломякском карантине, по эгидой монархиста-кирилловца. генерала В. В. Бойсмана22. В 1928 г. из пределов Финляндии был выслан в Северную Африку организатор союза «Спасение России» (агитационный филиал «Братства Русской правды») врач Келломякской больницы Русского Красного Креста, бывший военврач Н. Г. Черных23. Николай Георгиевич Черных (1893-1962) - уроженец Санкт-Петербурга, по профессии зубной врач, еврей по национальности, попал в Финляндию в 1919 г. с отрядом белых, прорвавшихся через границу, вместе с женой, урожденной Тарасовой Ольгой Федоровной. В 1933 г. вернулся в Финляндию по французской визе и проживал в своем имении Вам-меллиярви возле Мустомяк. С 1939 г. жил в Хельсинки и работал зубным врачом.
В сентябре 1924 г. история поселка Келломяки могла прерваться из-за знаменитого наводнения. В. Шагин так образно описывает это событие: Был солнечный осенний день. Мы только сели обедать на балконе, открыли стеклянную дверь, как вдруг налетел сильный порыв ветра, с силой захлопнул дверь, осколки стекол посыпались на стол и на еду, превратив ее в несъедобную массу. С каждой минутой ветер все усиливался, пыль закружилась вокруг, высокие ели и сосны угрожающе закачали вершинами.
С моря послышался страшный шум бушующих волн. Мы побежали к берегу, чтобы увидеть, что там происходит, и были не так поражены, как испуганы. Страшные, многометровые волны бились теперь о крутой берег, ломали все на своем пути. Ветер вырывал с корнями огромные сосны, и ими как таранами ломал рыбачьи домики на берегу, а волны подмывали песчаный обрыв, унося песок, угрожали дачам, выстроенным на высоком обрыве. Шторм продолжался недолго, -может быть, час. Потом стал затихать и к вечеру стих совсем. Но причинил он огромные бедствия как на высоких обрывах перешейка, так и, как позже стало известно, в Питере, где вода поднялась на много метров, затопила подвалы, смыла на кладбищах памятники и поднимала гробы из могил. Остатки гробов находили позже на побе-режьи перешейка.24 Подтверждает информацию о цунами и внучка академика И. П. Павлова Л. В. Балмасова, которая, со ссылкой на свою маму, вспоминала о «таком наводнении, что вода подходила к самому обрыву, на лодках пла-вали»25.
Почти все население Карельского перешейка и финское, и русское было эвакуировано или успело уехать из Келломяки перед началом «Зимней» войны осенью 1939 г. В поселке Келломяки «осталось от финнов три местных жителя»26 (официальная советская формулировка!). Это были Ян-Иван Яковлевич Сериньш (26.06.1877 -2.05.1942), его дочь Александра (1908-1991) и портной Виктор Малин (1889-?)27. На них история эмигрантской диаспоры в Келломяках и закончилась.
Примечания 1 Русская военная эмиграция 20-40-х гг. М.: Триада-Х, 2001. Т. 2. С. 417. 2 К сожалению, выяснить какие-либо биографи- ческие данные об авторе воспоминаний В. Шагине не удалось. 3 Шагин В. Что вспомнилось. // Русский листок в Финляндии. Хельсинки, 1987. № 3. С. 29-33. 4 Савин И. «Всех убиенных, помяни Россия.». М.: Рос. фонд культуры, 2007. С. 335-336. 5 Шагин В. Указ. соч. С. 32. 6 Находился между Ленинградской (Петербургской) и Цветочной (Театральной) улицами у 5-го Дачного переулка. 7 Шагин В. Указ. соч. С. 29. 8 Териокское реальное училище открыто в 1913 г., закрыто в 1917 г., возобновлено в 1918 г. приходским советом. В училище был полный состав классов в 1924 г. 154 ученика. При училище был интернат на 24 ученика, содержавшийся Земгором. Териокское реальное училище выполняло функции клуба, театра и концертного зала. Первым директором в эмигрантский период был известный литературовед и публицист В. Н. Тукалевский. 9 Шагин В. Указ. соч. С. 29. 10 РО ИРЛИ. Ф. 163. Оп. 2. Д. 659. Л. 1. 11 Возрождение. Париж, 1938. 7 янв. (№ 4113). С. 14; За-левский В., Голлербах Е. Распространение русской печати в мире 1918-1939 гг.: справ. / Рос. нац. б-ка. СПб., 1998. С. 216. 12 Шагин В. Указ. соч. С. 32. 13 Редакционная переписка «Журнала Содружества за 1932-1936 гг. / сост., вступ. ст. коммент. А. Г. Тимофеева. СПб., 2001. С. 230. 14 Книга: энцикл. М., 1999. С. 574. 15 Шагин В. Указ. соч. С. 30. 16 Там же. С. 30-31. 17 Угол Большого пр. и ул. Социалистической. 18 Шагин В. Указ. соч. С. 30. 19 Там же. С. 30-31. 20 Цит. по: Снеговая И. «Маленькая столица» // Кома-рово-Келломяки: ст. воспоминания. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Комарово-Келломяки, 2010. С. 84. 21 Там же. 22 Русская военная эмиграция 20-40-х гг.: док. и материалы / Ин-т воен. истории М-ва обороны РФ; ФСБ РФ; Служба внеш. разведки РФ. М.: Триада-Х, 2001. Т. 2: Несбывшиеся надежды. 1923 г. С. 417, 419. 23 Соловьев М. С. Дольше года мы ждать не можем. СПб., 2008. С. 66. 24 Шагин В. Указ. соч. С. 31-32. 25 Балмасова Л. В. Интервью. Лето 2000 г. // Комарово-Келломяки: ст. воспоминания. С. 179. 26 Архив УФСБ по СПб. и Ленингр. обл. Д. П-45273: Сериньш Я.-И. Я. Л. 35. 27 См. подробнее: Базанов П. Н. Последние жители поселка Келломяки // Комарово-Келломяки: ст. воспоминания. С. 50-53.
Отправлено: 30.10.15 18:44. Заголовок: 08/09/2015 Земля св..
08/09/2015
Земля свободы. Нигде русские не чувствуют себя столь привольно, как на даче ("Sueddeutsche Zeitung", Германия) Нигде русские не чувствуют себя так непринужденно, как на своей даче. Этот вид летнего отдыха зародился неподалеку от Санкт-Петербурга. В последнее время его роль высока, как никогда. Ханс Гассер (Hans Gasser)
«До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным...» (А. П. Чехов).
Путь на дачу проходит через пробки. Оранжерейная улица, идущая через город Пушкин, «стоит». Вдоль дороги построены дома, окрашенные в мятно-зеленый, светло-желтый и розовый цвет. «Так каждый вечер пятницы, все хотят попасть на дачу», — говорит Елена, сидящая за рулем своего Mini. Елена пригласила нас на ужин к друзьям на дачу, чтобы познакомить нас с этим видом отдыха русских. «В том доме царица встречалась с Распутиным», — говорит Елена, показывая нам из машины дом. «А тот желтый дом был дачей Пушкина!»
Город Пушкин, расположенный в 30 км к югу от Санкт-Петербурга, был назван в 1937 году в честь А. С. Пушкина, любимого поэта россиян. Раньше он назывался Царским селом, поскольку здесь царская семья построила усадьбу, которая позднее стала известна как Екатерининский дворец, ставший основной резиденцией российских правителей, здесь же располагалась и Янтарная комната. Ежедневно дворец посещает до 12 тысяч туристов. Елена Бараш занимается здесь организацией мероприятий.
Когда пробка, наконец, закончилась, мы еще едем некоторое время через пыльные выбоины, и наконец, оказываемся перед красным домом с фронтоном, дачей Алексея и Марины Высоцких. Они нас приветствуют, мангал уже разожжен, на гриле лежат толстые стейки. Дом окружен кустарниками и высокими цветами. «Я здесь ни в коем случае не хотела устраивать грядки», — говорит Марина, работающая неврологом в местной больнице. «В детстве мне постоянно приходилось помогать моим родителям на огороде на даче, я это терпеть не могла», — говорит она и смеется. «Но я хотел посадить хотя бы картошку», — говорит ее муж Алексей, инженер и бывший офицер ВМФ из Мурманска. Он гордо показывает несколько экземпляров из урожая этого года. В песчаной почве она хорошо растет.
Мягкий вечерний свет растекается по дачному поселку, вокруг яркие, заросшие зеленью дома под огромным небом с безобидными белыми облаками. Можно понять, почему русские так любят этот вид отдыха, почему творчество почти ни одно русского поэта не обходится без эпизодов с упоминанием дачи, и ни войны, ни коммунизм не смогли ничего поделать с дачной культурой.
Дачный поселок
В советское время, по крайней мере, небольшие дачи не национализировались. Семья Высоцких, представители среднего класса, строила свой дом в финском стиле два года, они купили дорогую землю, провели водопровод, положили паркет и установили изразцовую печь. Сейчас, когда дом практически готов, они подумывают когда-нибудь, когда дочери вырастут, перебраться за город. «Это моя мечта», — говорит Алексей, он каждую свободную минуту проводит на воздухе. Он подает к мясу итальянское вино, кориандр, укроп, огурцы, помидоры, бутерброды с красной икрой. То, что Путин недавно велел уничтожить европейские продукты, присутствующие за столом критикуют, как и большая часть русских, тем более в Петербурге, который в годы войны был осажден вермахтом, и где от голода погибли 800 тысяч человек.
Больше о политике не говорят, настроение приподнятое. На стене внезапно заголосила кукушка, все смеются, эти часы пара купила в этом году в Нойшванштайне, когда путешествовала по Австрии и югу Германии. Дача не заменяет путешествия, она всегда была вторым домом, расположенным неподалеку от города. Уже темно, мы прощаемся и едем по бесконечно длинной дороге обратно в Петербург.
В этом европейском городе России на свет появилась первая дача. Основатель города Петр I велел построить в 30 км к западу от города на Финском заливе летний дворец, какие он видел в ходе поездок по Европе. Поскольку у императора никогда не было отпуска, а летом он нуждался в придворных, он разделил землю вокруг Петергофа на равные участки и отдал их дворянам в качестве земельного удела, назвав их «дачами». Понятие происходит от слова «давать» и означает дар царя. На этих участках дворяне обязались построить летние дома. Вскоре это стало модой. В 1834 году Пушкин, который также проводил летние месяцы в загородном доме, который сегодня является музеем в городе Пушкине, писал: «Петербург пуст, все на дачах». В городе практически нет садов и парков, почему для многих дача и была единственной возможностью увидеть природу.
Дача была местом относительной свободы, где можно было на какое-то время скрыться от общественных рамок, работы и политики. Бабушки и дедушки на все лето оставались с внуками на даче, мужья приезжали на выходные. Так происходит и сегодня. Многие русские поэты писали об этом восхитительном пространстве, которое часто фигурировало как место измен, афер и политических заговоров. Достоевский, Толстой и Чехов часто обращались к теме дачи. Ленин скрывался на даче в Репино. Анна Каренина встречается со своим возлюбленным Вронским на ее даче в Петергофе, а вишневый сад из пьесы Чехова, принадлежащий погрязшим в долгах дворянам, вырубается, чтобы на его месте построить дачи для богачей.
Что касается богачей, нас пригласили еще в одно место — в Комарово. Это один из самых живописных дачных поселков вблизи Петербурга. Вплоть до самого берега Финского залива простирается сосновый лес, а между ними старые деревянные дома с остекленными верандами и большими садами. И все больше высоких заборов, попасть за которые можно только по звонку. То, что находится за забором, можно назвать дачей с натяжкой — так же как царский дворец — виллой. Но все же для семьи Капитоновых (имя по желанию хозяина дома было изменено) этот дом — дача. «Свобода, свежий воздух и нет суеты», — говорит Олег Капитонов, которому порядка 60 лет, на вопрос о его восприятии дачи. Он ходит в спортивном костюме по абсолютно новому дому, который мог бы оказаться на страницах любого журнала о красивых домах. Бетонно-стеклянный куб с лестницей из дерева, которая идет от гостиной с семиметровыми потолками в спальни и комнаты для гостей. Все комнаты меблированы дизайнерской мебелью, большая часть подобрана со вкусом, только огромные телевизоры с плоским экраном несколько портят картину. Здесь есть также дом для гостей — для сына и внуков. В постройке находятся 25-метровый бассейн, баня, сауна и комната для занятий йогой.
Весь август и все выходные они проводят здесь, говорит Анна Капитонова, жена Олега, милая женщина с безупречным макияжем, вокруг которой бегают два йоркширских терьера. Затем она показывает нам парник в саду, где растут помидоры и огурцы. «Наши меры против санкций», — смеется она. Ее муж работает в секторе продаж западных автомобилей среднего класса. С начала крымского кризиса бизнес сильно просел. Путин предостерег предпринимателей: «Вы любите деньги больше, чем свою Родину». После этого ему пришлось самому обивать пороги разных ведомств, говорит Капитонов.
Так лучше провести лето здесь, в Комарово, дышать соснами и гулять по пляжу, на котором полно летних кафе с видом на Балтийское море. До того, как в Комарово пришли богатые русские, здесь были финны, эта территория на севере Финского залива была спорной, с 1917 по 1940 она принадлежала Финляндии. Место называлось Келломаки, еще до Первой мировой войны здесь располагались дачи русской интеллигенции и художников. В 1948 году курортное место было переименовано в Комарово, в честь тогдашнего президента Академии наук СССР. Сталин даровал членам этого элитного научного учреждения, академикам, дачи, 25 из них в Комарово. Деревянные дома были привезены из Финляндии и все выглядели одинаково — фронтон, высокий первый этаж с небольшой кухней, большая спальная комната и симпатичная застекленная веранда, на втором этаже — спальные комнаты.
Так же выглядит и дом Галины Власовой. Энергичная пожилая женщина оказывает нам теплый прием. Дача заполнена картинами и выразительными деревянными скульптурами ее скончавшегося мужа, унаследовавшего этот дом от своего деда, академика. На веранде стоит старенький советский телевизор. Галина Власова — 14-кратная чемпионка Петербурга по теннису, 7-кратная советская чемпионка. Она до сих пор преподает в спортивной школе в городе, все лето она проводит за городом. «Здесь я могу работать лучше всего», — говорит она. И здесь же она познакомилась со своим будущим мужем. «Я уже была замужем, но вот так получается среди дачников». Она подает китайский чай и голубику, которую принесла ее соседка.
Раньше мы запросто ходили в гости к соседям. «Все было свободно и непринужденно». Вместе ездили куда-нибудь, играли в теннис, ставили спектакли. «Была теплая атмосфера, сейчас все сильно изменилось», — говорит Галина Власова. Я не знакома с соседями из больших домов. «Но к счастью, мои внуки дружат с внуками с дач соседей-академиков. Так, по крайней мере, продолжается традиция».
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума